«Сохранить наследие могут только креативные люди»: интервью с Олегом Рыжковым
Олег Рыжков не понаслышке знаком с проблемами сохранения культурного наследия в России. Он руководил Агентством по управлению и использованию памятников истории и культуры, был заместителем министра культуры РФ, а сейчас возглавляет «Центр изучения, сохранения и развития культурных территорий» РИСИ. Центр преимущественно занимается наследием севера и центра европейской части России, уделяя особое внимание традиционным ландшатам. Стратегическая цель центра – добиться укоренения людей на культурно-исторических территориях. Пилотный проект – восстановление Соловецкого архипелага как историко-культурной территории. Рыжков рассказал Экспертному совету по малым территориям о возможностях, которые дает сохранение наследия, в частности, о том, как сохранение древних ландшафтов может поспособствовать технологическому прорыву.
I. ТЕЗИСЫ ВЫСТУПЛЕНИЯ
Жизнь посреди сломанной природы
Занимаясь сохранением старых домиков, я в определенный момент осознал, что историко-культурный ландшафт имеет основополагающее значение для формирования креативной личности. Какая-то земля рождает творческих людей, а какая-то не рождает.
Креативные личности, как известно, обеспечивают успех страны, в том числе, технологический. У южных корейцев сегодня такой девиз: «Любой инженер должен быть художником». Если ты не ходишь в театр, ты слишком внутренне беден, чтобы сделать техническое открытие. Чтобы изобретать, нужна особая работа мозга. Соответственно, чтобы удержать страну на передовых позициях и добиться технологического прорыва, нам нужно понять, какие культурные ландшафты способствуют появлению творческих личностей. Такова была моя интуиция. Потом я нашел ряд научных подтверждений.
Мы начали с того, что немного «перепели» известную схему Патрика Геддеса – шотландского архитектора, который понимал ландшафт как поле взаимодействия человека и природы. Проблема этого взаимодействия на современном этапе в том, что мы горожане. Когда горожанин пытается развивать историко-культурный ландшафт, он привносит в него город.
Идя по этому пути дальше, я нашел некоторые ответы. Профессор Стэнфорда Роберт Сапольски в своем курсе «Биология поведения человека» говорит, что человек во многом формируется влиянием среды, которое не регулируется его сознанием. Приведу два примера.
Первый пример – эпигенетика. В течение всей жизни под влиянием среды в человеческом организме одни гены активируются, а другие – ингибируются, подавляются. То есть, сгусток генов, который в нас заложили родители, в разной среде работает по-разному. Второй пример – лимбическая часть мозга, которая определяет наш эмоциональный фон и формирует пространственную память. Она работает непосредственно со средой, минуя наше сознание. В частности, определяет наши реакции на запахи. Так что, среда влияет на ваш организм и формирует вас как личность, независимо от того, в какой школе вы учились.
Архетип ландшафта и «суздализация»
Начиная с XII века, складывался историко-культурный ландшафт, в котором происходило расселение сначала славян, а затем русских. Архетип ландшафта, в котором мы сложились как нация, и в котором сформировались знаменитые ученые конца XIX – начала XX веков, писатели, поэты и художники Серебряного века русской культуры, можно представить по фотографиям Прокудина-Горского.
Исторически пространственная связь России всегда основывалась на русском населении и воплощалась в русском ландшафте. Способ существования русского человека в традиционном ландшафте как будто продуман до мелочей. В нем нет ничего лишнего. Возьмите Суздаль. В нашем понимании это не город. Например, там до такой степени развилось огородничество, что суздальский хрен поставляли в Париж. Но сегодня для Суздаля характерен ландшафт «аля Рюсс» для внешнего туриста. В нем русский творческий человек не рождается.
Говоря о сохранении наследия, мы имеем в виду не «суздализацию», а возвращение к исконному типу ландшафта. У новых загородных поселков вблизи Москвы, и русских названий-то нет: «Парк Авеню», «Гринфилд», «Монолит». Происходит слом ландшафта и создание кусочка города поменьше.
Береза как символ внутренней периферии
Взглянув на карту расселения на территории Российской империи, составленную Вениамином Семеновым-Тянь-Шанским, мы видим, что оно четко вписывается в определенный тип ландшафта. Это и есть историко-культурные территории, в основной своей массе они же – малые территории центра и севера европейской России. XX век стал для этих территорий тяжелым испытанием.
Сегодня мы живем вокруг сломанной природы. Получив в руки электричество, двигатель внутреннего сгорания и пастеризацию, человек всего за 100 лет научился видоизменять ландшафт под себя, фактически ломать его. Делали это по всей Европе, но в России данный процесс наложился на социалистическую индустриализацию и все связанные с ней вещи. Мы ломали ландшафты с особым цинизмом, очень жестко, не жалея людей.
В настоящий момент на этих территориях идет процесс демографического сжатия. Не то, чтобы у нас за последние годы сильно убыло население – оно осталось примерно на том же уровне, но перераспределилось. Мы сами освободили от своего присутствия огромные территории. Оголившимся от людей оказался именно тот ландшафт, который рождал личностей, тысячу лет делавших эту страну.
Сейчас происходит «сгруживание» людей в агломерациях. Процесс характерен для всего мира, но у нас он, как обычно, проявляется ярче. Перераспределение происходит с тяжелыми последствиями для экономики и наследия.
Утрата наследия – это когда жители покидают веками населенные территории. В местах, откуда ушли люди, начинается характерный для нашей широты процесс – восстановительная сукцессия. Лес вырастает обратно. Оказалось, что наша березка – один из самых мощных сорняков. Удалить ее с ранее возделанной территории стоит больших денег – цена уборочной машины начинается с $5 млн.
В результате демографического сжатия происходит процесс образования т.н. «внутренней периферии». Все переезжают в Москву, областной центр и райцентр. Плотность населения региона остается высокой, но люди сосредотачиваются в узлах и пространство пустеет. Почему-то административные границы у нас сконструированы так, что внутренняя периферия появляется именно вдоль них. На снимках из космоса хорошо видно появление вновь залесенных зон, как раз, по границам областей и районов.
Современные малые территории – это осколки историко-культурного ландшафта, который сложился на момент, когда мы получили возможность коверкать его под себя. При сохранении текущей логики эти осколки либо непоправимо изменятся под нашим агрессивным воздействием, либо зарастут лесом.
Четыре спасительные рамки
Чтобы оживить малые территории, надо провести их через несколько «рамок».
Первая рамка – гуманитарная. Сегодня занятия основной массы населения на такой территории уже не могут быть сельскими, поскольку технологии позволяют обслуживать аграрное производство, задействуя всего 5% населения. Что такое жить в сельской местности и не заниматься сельскими занятиями? «Делать креатив». В таких местах открываются университеты, творческие поселки, удаленные рабочие места для креативного класса. Три преимущества малой территории – красота, безопасность и экология – одновременно являются факторами формирования личности с творческим типом поведения.
Вторая рамка – пространственная. Когда мы разговаривали с директором Института экономики РАН Русланом Гринбергом, он сказал, что у России в мировом масштабе есть три конкурентных преимущества: недра, которые мы более-менее продали удачно: население, которое более-менее работает; территория, с которой мы не умеем работать никак. Действительно, нас постоянно тянет сгрудиться в узловых точках.
Экономическая рамка очень специфическая. Чтобы территория жила, на ней должна развиваться локальная экономика. Это экономика соседей – мой сосед выращивает овощи, его коровка дает молоко, а я его учу английскому. Плюс к этому я работаю в городе и трачу деньги здесь. По отдельности это микроскопические точки экономической активности, но в масштабах страны локальная экономика огромна. Как ее выстраивать – совершенно непонятно. Сколько я с экономистами ни разговаривал, понимания, как может работать локальная экономика, сегодня нет. А без ее создания никакую малую территорию не поднять.
Четвертая рамка – технологическая. Интересно, что «территории из прошлого» наиболее восприимчивы к современным технологиям. Потому что они беспроводные, дистанционные, используют тонкие материалы, не требуют переламывания природы под себя, очень хорошо интегрируются в ландшафт. Поэтому наш лозунг: не назад в деревню, а вперед в деревню.
Процессу возрождения русских ландшафтов может помочь то, что в малых территориях не успел сформироваться ярко выраженный городской тип жилья и занятий населения. Наши малые и средние города, всегда были органичной частью своего аграрного окружения. Как пример могу привести Владимиро-Суздальское Ополье – огромное поле с плодородной почвой посреди лесов. Там три города: Суздаль, Юрьев-Польской и Гаврилов Посад. Села, которые их окружают, стоят на месте сел XII-XIII веков. Города – просто сгущения населения, большая часть их населения продолжала вплоть до начала XX века заниматься сельскими занятиями. При этом были торгово-промышленные села, где развивалось ремесло. Судьба этих городов показывает, как нерационально мы поступили с доставшимся нам историко-культурным ландшафтом. Про плодородную землю забыли. Суздаль превратили в игрушку для туристов. Юрьев-Польской попробовали сделали индустриальным городом и сломали его. Гаврилов Посадский район, в котором есть великолепный конный завод, где вывели владимирских тяжеловозов, передали в промышленный регион – Ивановскую область. Он начал гибнуть практически сразу.
Это еще можно отыграть обратно. Можно создавать так называемые миниэконмические районы. Если сложить вместе эти территории, вернуть им историческое название «Юрьевское поле», отнестись как к историко-культурному ландшафту и учесть обозначенные выше «рамки», энергия, которая скапливалась веками, может выплеснуться и зажечь там жизнь.
Мы немного сбились с пути. Когда ландшафты стали создавать техническими инструментами, произошел слом. Надо преодолеть его. Нужно изучить, как мы развивались последнюю тысячу лет, взять все самое ценное и попытаться вернуться на этот путь. И тогда мы можем резко вырваться вперед.
II. ВОПРОСЫ АУДИТОРИИ
Своя и чужая традиции
Вы полагаете, что «сломанную природу» можно выпрямить обратно? Реально ли восстановить все утраченные ландшафты?
Сплошняком все восстановить, увы, не получится. Нужно найти то, что еще не разрушено и сформировать опорный каркас культурных территорий, на которых сохранились ценные элементы ландшафта. Далее, отталкиваясь от этих ценных элементов, строить развитие локальной экономики. Необходимо выделять исторические поселения по степени сохранности. Этим должно заниматься министерство культуры. Его прямые обязанности – вычислить, описать, зафиксировать. Таких территорий пока еще много, но мы их стремительно теряем. В определенный момент подход, который мы разрабатываем, может стать невозможным.
Кто базовая аудитория возрожденных культурно-исторических территорий: наличное население, или новые жители?
Надо работать с формой. Слепо выполнять все запросы живущих на территории – сомнительный путь, потому что тогда придется менять ландшафт под их сознание. Но если мы обопремся на сознание наших предков, то тогда появляющаяся форма ландшафта будет сама подбирать под себя людей. Здесь главное – мобильность, у человека должна быть возможность принять решение легко переехать на территорию с комфортной для него формой ландшафта.
Вы призываете к буквальному воспроизведению утраченной среды вплоть до строительства каретных сараев? Зачем?
Нет. Важно следование архитектурной традиции. Без традиции создавать с нуля может только Господь. Все остальные создают либо в своей традиции, либо в чужой. Следование традиции не означает борьбы с прогрессом. Взял чертежи времен Екатерины и бабахнул это в Гороховец? Никакого креатива тут нет. Подобных примеров по миру полно. Вы вспомните американских миллионеров, которые покупали целые итальянские улицы и возводили замки «под Рим».
Главное – непрерывность. Мы не воссоздаем, а продолжаем жизненные традиции. Изучив традицию, ты берешь самое ценное из прошлого и добавляешь то, что можно сгенерировать сегодня. Это очень творческая задача.
Креативные люди для наследия
А кто должен решать эту задачу. У нас есть такие специалисты?
Для работы с ландшафтами нужен особый тип пространственного проектировщика, который умеет развивать территорию через ее сохранение. Он должен уметь строить новый город, и он должен уметь законсервировать Помпеи. Таких специалистов надо растить – сегодня они отсутствуют. Сохранить наследие могут только крайне креативные люди. Консерватор не может сохранить наследие, он может только обнести его забором, и оно сгинет еще быстрее.
Можно ли обучить такого проектировщика?
Сейчас я немного попиарю свою коллегу по работе с наследием – архитектора Наринэ Тютчеву. Совместно с французами она создала «Ре-Школу». Во Франции уже 200 лет практикуется подход, когда архитекторов обучают одновременно сохранять и развивать. Мы попытались включить такой стандарт образования здесь. Как получилось? Как обычно у нас – с трудностями. Но они очень хорошо поработали с городом Гороховец. В проекте город как бы вырастает из окружающей действительности, предусматривается даже возрождение окрестных сел.
Ведется ли работа, о которой вы говорите, в других странах? Есть ли успешные кейсы?
Пример работы с историческими ландшафтами дает Франция. Увидев, что нарастает разрыв между крупными городами и малыми поселениями, они приняли программу сбалансированного развития малых и средних городов. Создан специальный госорган, который наблюдает за тем, чтобы территория всей Франции развивалась равномерно. Он разработал программу с поэтичным названием «Движение во спасение сердец городов». Выделили 5 миллиардов евро, отобрали 222 города. Это не грантовый конкурс – деньги дают городам, которые просто могут защитить проект. Успешный проект должен ответить на 4 вопроса: 1) как он повлияет на исторический центр города; 2) как он будет развивать локальную экономику; 3) насколько сбалансированно город будет взаимодействовать с соседними территориями; 4) как будет развиваться транспортная инфраструктура, магистральная и локальная.
Соловецкое уравнение
Есть ли примеры успешного восстановления ландшафтов в России?
Соловецкий архипелаг при правильном подходе может послужить образцовым кейсом. Его ландшафт создавался 400 лет ежедневным трудом монахов и трудников. Изначально Соловки – это огромное каменистое болото, в котором человек не может жить по природе. Там ни одной речки нет. С чего начали русские крестьяне, ушедшие в монашество? Они прорыли каналы, соединив озера и осушили болота. Пошел водообмен в почве. В результате они видоизменили ландшафт и пришли к определенной форме хозяйствования.
Сегодня первая задача для нас – разглядеть в современном состоянии архипелага именно эту деградирующую территорию. Не красивые леса – для городского жителя любые леса красивые. Но взгляд специалиста видит, что лес вырос за последние 20 лет, а раньше здесь был луг, осушенное болото. Надо вернуть луг. На таких вещах мы пытаемся восстанавливать историко-культурный ландшафт Соловков.
Этот процесс осложняется социальным фактором. Если со стороны всей России идет запрос на уникальность этого места, то местные жители, наоборот, хотят типизации. Они хотят дома, как на материке, водопровод. Игорь Вениаминович Задорин очень тщательно изучил данный вопрос.
Игорь Задорин, руководитель исследовательской группы ЦИРКОН:
Дело не в том, что им не нужна уникальность, а в том, что у них перевернуты приоритеты проблем. Самоактуализация, признание, открытие нового приходят после удовлетворения более низкого круга потребностей. В условиях коммунальной депрессии жителям нужны нормальное жилье и нормальная школа. А им говорят, что жилье строить невозможно, потому что это всемирное наследие ЮНЕСКО. Возникает конфликт, но я бы сказал, что он технический. Если бы нашелся архитектор, строитель, инженер, который предложил бы решение по достижению социального комфорта в формате уникального места, они бы осознали ценность этой уникальности больше, чем все приезжие, стали бы ее самыми преданными проводниками и хранителями.
К чему в итоге вы хотите прийти?
К тому, чтобы люди, живущие на Соловках, там работали и поддерживали ландшафт в надлежащем состоянии. Как любое творение человеческих рук, ландшафт Соловков требует ежедневных усилий. Если с ним не работать, он будет возвращаться к своему природному состоянию и выпихивать человека. Монастырь в один прекрасный момент может съехать по глине в залив. Точкой роста может быть освоение бывших сельхозугодий местными жителями. Нужно научить их возделывать земли в северных широтах, дать технологии, семена. И тогда ландшафт зацветет.
Локальная экономика будущего
В свете лозунга «вперед – в деревню» какой профиль местной экономики необходим возрожденным историко-культурным территориям?
Общество у нас постиндустриальное и экономику надо строить постиндустриальную. Три преимущества историко-культурных территорий – красота, экология и безопасность – вполне соответствуют постиндустриальному укладу и максимально хорошо подходят для выращивания людей с творческим типом поведения. Нужно инвестировать в эти территории, как в зоны жизни.
Но работать многие обитатели этих зон жизни будут в мегаполисах.
Локальная экономика направлена не на полное замещение городской занятости, а на поддержание ландшафта. Мы никуда не денемся от того, что ресурс сосредотачивается в агломерациях. Не надо пытаться переламывать этот тренд и кричать: «Давайте убьем агломерации, потому что они нас пожирают». Жизнь внутри агломераций имеет определенные минусы, которые можно компенсировать развитием историко-культурных территорий. Фишка в нахождении модели совместного комплексного развития.
Но сначала нужно осознать качественное различие сред. Агломерация пытается создавать на историко-культурных территориях ту же среду, которую создает у себя внутри. Бесполезно специалиста по благоустройству города посылать на историко-культурную территорию. Он ее уничтожит.